— О, шановний колега! Радий Вас бачити. А що Ви тут робите? — вывел меня из состояния полусна, чей-то радостный возглас.
Поднял голову, огляделся. Увидел полковника в от-ставке В.Таратушку, постоянно улыбающегося, жизнера-достного. Медленно ворочая языком, я попытался объяс-нить ему причину госпитализации. В свою очередь спросил о цели его пребывания в приемном покое городской больницы № 16.
— Та ми ж, у тюрмі сидимо. Незаконно затримані. Ви ж про це знаєте. То я, на знак протесту, об’явив голодовку. Оце привезли сюди, до лікарні, посвідчити мій стан здоров’я. Ось ці «орли» привезли та охороняють, — кивнул он в сторону.
Только сейчас я заметил людей в милицейской форме, которые находились возле Таратушки. Конвой. Вид у них был грустный и уставший. В отличие от веселого полковника в отставке, лидера областного ОУН?. Как будто не он привезен из тюрьмы, а наоборот.
— Так, а що, Вас не відпустили? Вони ж казали, що потримають пару годин та відпустять, — спросил я.
— Та ні. Куди там. І не думають відпускати. Про-тримають доки Путін не від’їде. А потім судити-муть.
— Як там наші тримаються? Зокрема Андрій Бут? Він попав на пікет, можна сказати, випадково. Я за-просив, спочатку, прогулятися по центру, а потім потримати протестний плакат. Взагалі-то, він співпрацює з верхівкою НДП, яка повністю підтримує Л.Кучму. А тут так «попав». Як він там поводиться?
— Нормально. Співаємо українські пісні. І він ра-зом з нами.
— Не плаче.
— Та ні.
Нас развели в разные стороны. Попав в палату, сразу свалился на кровать и крепко уснул. Никто не мешал спать. Хотя комната и была рассчитана на четырех пациентов, находился, пока что, в ней я один. Помещение светлое, чистое.
Первым визитером оказался лейтенант милиции из Жовтневого РОВД. Как он объяснил, врачи обязаны сооб-щать в органы внутренних дел о подобных случаях. Он прибыл, чтобы взять у меня заявление по факту хули-ганского нападения. Я, в свою очередь, объяснил, что уже подал два заявления, в прокуратуры района и города. Что подвергся нападению со стороны его коллег. Что писать заявление в милицию, жалуясь на нее же — это то же самое, что жаловаться бандиту на его бандитские действия. Разбираться в неправомерности совершенных действий является, в данном случае, прерогативой прокуратуры. Но пояснение, конечно же, дал. Вкратце рассказав о произошедших событиях и участии в них его сослуживцев из другого района. Внимательно выслушав, он прокомментировал кратко: «Вот сволочи!». Аккуратно собрал листки для записей и откланялся. Хороший человек, еще не испорченный службой.
Позже появился сосед по палате. Рома Клюев — при-ятный молодой человек, с открытым честным лицом. Он довольно-таки часто отлучался домой, поэтому не успевал надоесть. Наоборот — интересно было с ним пообщаться. Тем паче, что он всегда приносил интересные новости. Так, именно он сообщил мне, таинственным шепотом, что случайно услышал, как наш лечащий врач, Олег, пожаловался кому-то, сказав, что «звонили из приемной Швеца и требовали убрать Цапенко. Но он на это не пойдет. Лучше уйдет в отпуск». Разумеется под словом «убрать» имелось в виду — «выписать». Сначала я удивился этому сообщению. Но затем, более сведущие соратники по оппозиции, объяснили, что если находиться на стационарном лечении определенный срок (то ли две, то ли три недели, точно не помню), то уголовное дело по факту нанесения телесных повреждений должно быть возбуждено «автоматически». Если же находится в больнице, на лечении меньший срок, то телесные повре-ждения будут признаны не тяжелыми, а легкими или средней тяжести. И прокуратура в этом конкретном случае никогда не возбудит уголовное дело, да еще против своих собратьев из милиции. Особенно тщательно разъяснял это мне руководитель Днепропетровской городской организации УНП «СОБОР» Коваленко Н.А. По его же настоянию я и был госпитализирован. За что позже и сказал ему спасибо. Если бы не его настойчивость, я бы, все-таки, отказался лечь в больницу. Ни времени, ни желания не было делать это. Последний раз к врачу обращался лет 15 назад. А сейчас, даже, медицинской карточки не имел по месту жи-тельства. Когда же он мне сказал про необходимые две-три недели госпитализации, я невольно воскликнул:
— Та Ви що! Які два-три тижня? Я тут не витримаю. Я гадав, що дня три відлежусь, відісплюсь та на роботу.
Мне объясняли ошибочность и вредность для моего здоровья и нашего общего дела такой моей позиции.
Внимание товарищей и коллег трогало. Постоянно, регулярно, несколько раз в день приходили соратники по коалиции «Дніпропетровщина — за Європейський вибір», по «Комитету Национального спасения», по партии, по работе. Социалисты Якунин и Алексеенко появились первыми, принесли витамины — апельсины, бананы. Обра-довался. Поговорим, наметим дальнейшие планы. Но продержался недолго — сердце заколотилось, в глазах потемнело, появилась быстрая утомляемость, слабость, головокружение. Такого раньше не было.
А друзья все продолжали приходить, (это радовало и поддерживало) — Шулык И., Коваленко Н., Заремба В., Рилинг Э., Петрик И., Кобеза И., Кондратенко Ю. и его мама, Якушев С. с соратниками, доцент Чалый с супругою, многие другие знакомые, малознакомые и, даже, вовсе незнакомые мне люди. Один раз я, даже, испугался. Мед-сестра сообщила, что ко мне пришла мама. Я не сообщал родителям о случившемся, чтобы лишний раз не волновать, и надеялся, что они не узнают о полученных мною травмах. Но так как отечественные и зарубежные СМИ широко осветили данный инцидент, то допускал воз-можность того, что и они услышали об этом (как я узнал позднее, так оно и произошло).
Узнав, что моя мама пришла, попытался сделать бодрый вид. В палату вошла совершенно незнакомая мне женщина и деловито начала выставлять на мою тумбочку разнообразные съестные припасы, начиная от домашнего борща и заканчивая домашним компотом. Я подумал: «Недоразумение. Что-то напутали. Это не ко мне. Не моя мама». Хотя, с другой стороны, в палате, в это время, кроме меня никого не было. Опять заглянула медсестра, и опять сказала, указывая на расставляющую еду женщину: «Заботливая у Вас мама». А «мама», кивая в знак согласия, продолжала расставлять баночки и пакетики с едой. Вот тогда-то, я и испугался: «Все. Точно крыша поехала. Родную маму узнать не могу. Что делать? Как быть? Что говорить? Верно, Рилинг предупреждал, чтобы я «не шутил с головою, а то дурачком можно остаться на всю жизнь». Вот и стал дурачком. Боже, собственную маму узнать не могу!».
К счастью, все прояснилось. Оказывается, для того, чтобы попасть ко мне в палату, женщине пришлось представиться моей мамой. Ограничение посещений ввели, по-видимому, после разговора с заведующей отделением на очередном обходе. На ее вопрос о самочувствии, ответил, как есть, что головные боли не беспокоят, не тошнит, голова не кружится. То, что беспокоило ранее сейчас пришло в норму. Но, появились сильные сердцебиения, чего раньше не было. Стоит, только, начать с кем-нибудь из соратников разговаривать, как сердце начинает «колотиться», стучать сильно и часто, начинаю задыхаться, в глазах темнеет. На что зав. отделением сказала с милой улыбкой:
— Так может, лучше, к Вам не пускать посетителей? Они вас нервируют. Утомляют.
— Может быть, — наивно ответил я.
— И попейте «Новопассит». Поможет. Что еще?
— Ночью в палате отключают отопление. На улице февраль. Замерзаю.
— Ну, это от нас не зависит. Это котельная.
— Я выхожу ночью в коридор, погреться. В коридоре батареи горячие. Отключаются только в палате, и только на ночь. Как будто отключают конкретный стояк отопления.
— Ну, это все котельная. Это от нас не зависит.
Все-таки получилось смешно: поступил с черепно-мозговой травмой и поломанным пальцем, а выписали с острым бронхитом. Если бы еще больше там полежал, то, наверное, «заморозили» бы до воспаления легких.
А «Новопассит», действительно, хорошее лекарство. Очень, даже, помогает. Выписывал, кстати, не мой ле-чащий врач Олег, он срочно ушел в отпуск. Рома Клюев правильно расслышал речь о звонке из приемной Швеца?
Далі буде
