ГЛАВА 25
. Март, 2001.
Гор. больница № 10.
«Пришел мужик устраиваться на работу.
Начальник спрашивает:
— Что умеешь делать?
— Могу копать.
— А еще что?
— Могу копать.
— Ну, это я понял.
А еще что можешь?
— А-а-а. Ну,… могу НЕ КОПАТЬ».
Следующим в «десанте» был майор Мотин, тот самый, что допрашивал меня в Жовтневом РОВД. Я удивился. Что ему нужно? Ведь уже и суд прошел. Дело закрыто. Он маловразумительно попытался объяснить, что ему, якобы, нужно уточнить некоторые детали по факту проведения акции «у танка». Я опять удивился:
— Так, а что тут уточнять? Решением суда дело за-крыто.
— Да, вот тут некоторые детали надо уточнить. На-пишите объяснение.
— Я их уже писал неоднократно. Если Вам очень уж нужно пишите с моих слов. А я потом подпишу. Хотя мне и непонятно, зачем это нужно. Но сразу предупреждаю, что пояснение-объяснение я буду давать на государственном языке и вести с вами беседу тоже на нем. А вы, соответственно, фик-сируйте, так как я говорю.
— Да, я буду на русском писать, — ответил майор и достал бланки допросов.
Увидев, их я догадался, в чем тут дело. И, как выяснилось в дальнейшем, правильно догадался. Непра-вильно вменив мне ч.1 ст.1851 КоАП Украины, они решили учесть замечания суда и вменить ч.2 ст. 1851, предусматривающую ответственность ОРГА¬НИЗАТОРА соб-рания, а не просто участника.
— Если вы составите протокол на русском языке, то он не будет иметь юридической силы как документ. Будет опротестован и не принят судом в качестве доказательства, — подсказал я ему.
— А мне по барабану. Будет принят или нет. Мне сказано составить еще раз протокол. Я это и де-лаю.
— Понял. То есть по принципу «могу копать, могу не копать». Ну что ж дело ваше. Но в суде вы опять проиграете.
— А мне все равно. Давайте начнем.
— Давайте.
И опять, быть может, в сотый раз я рассказал о событиях «у танка» и сопутствующих им моментах. В сотый раз об одном маленьком эпизоде борьбы с кучмизмом, который был у меня всего лишь одним из множества подобных.
По окончании нашей беседы-допроса, Мотин спросил:
— Где здесь можно сесть, чтобы все то, что вы го-ворили подробно записать?
— Не знаю. Может быть у главной медсестры в каби-нете.
— Хорошо. Я пойду, все запишу, а потом позову Вас, чтобы Вы подписали. Хорошо?
— Ладно.
Только он ушел, как зашел пан Рилинг, давний со-ратник в борьбе с преступным режимом.
— Ну, як тут у Вас справи? Як здоров'я?
— Як і було. Погано.
— А я ж вам казав, що з цим шуткувати не треба. Тут я підготував кілька інформаційних запитів щодо злочинних дій влади, то ви як голова обла-сної організації підпишете їх?
— Ознайомлюсь і підпишу.
— Добре. А скільки часу треба на ознайомлення?
— Та зараз прочитаю і, якщо все гаразд, то зразу ж і підпишу. Якщо майор Мотін не перерве.
— Як це?
— Та зараз знову пише вже нового протоколу допиту. Сидить, мабуть, у кабінеті головної сестри. Хочуть перекваліфікувати обвинувачення. Може зайти сюди будь-якої хвилини.
— Почекайте. Він не має право це робити тому що…
Далее пошли рассуждения юридического характера. Результатом которых явилось: указать господину Мотину на незаконность его действий. Последний не заставил себя ждать: зашла медсестра и пригласила меня в каби-нет. Рилинг пошел со мной. Я представил его как еще одного моего «адвоката». Тем более, что соответствующая доверенность была оформлена ранее. Мотин официальным тоном заявил о необходимости подписания составленного протокола, отметив при этом присутствие главной медсестры. Говорил на русском языке. Я же ответил на украинском о невозможности подписания данного документа ввиду некоторых нарушений имеющих место. При этом сослался на соответствующую статью соответствующего закона. Главная медсестра (молодая симпатичная женщина), в это время, с любопытством переводила взгляд с одного собеседника на другого. На ее лице читалось: «Как в кино!».
Мотин попытался, что-то сказать. Но тут в бой вступила тяжелая артиллерия — Рилинг.
— Почекайте! Ви розумієте….
И дальше полился мощный поток обличений, обвине-ний, разоблачений. Мощная лавина, сметающая все на своем пути. Я к этому уже привык. Так как уже давно работал с паном Рилингом и он, даже, считал меня своим другом. Зная его напористость, не взирающую ни на какие чины, звезды и погоны, часто пользовался ею на благо нашего оппозиционного движения. Это пользование было взаимным.
«Интересно, как прореагирует майор? Что скажет? Как потечет дискуссия?», — с любопытством разглядывал я Мотина.
Майор не сказал ничего. Рилинг еще не закончил свою обличительную речь, как майор, не сказав ни слова, встал, взял свою папку и фуражку, и молча вышел. Мне, даже, стало его жалко. Он вышел, не попрощавшись, как говорят «ушел по-английски». Поэтому я, даже, сначала не понял, что он вообще ушел. Подумал, может, вышел за чем-то. Поэтому удивленно переспросил Рилинга:
— Що це було? Куди це він?
— Що, що? Він пішов.
— Куди?
— Та, мабуть, додому, або на роботу до себе.
— Взагалі пішов? А як же протокол допиту?
— А ніяк. Він зрозумів, що нічого не вийде, та й пішов.
— Так, а навіщо ж тоді приходив?
— А вони завжди дурниками прикидаються, сподіва-ються, що може пройде «номер». А не вийшло, то він і пішов.
Удивление на лице медсестры, за время нашего диа-лога, сменилось на веселое выражение, со смешинками в глазах. Чувствовалось, что она сдерживается, чтобы не рассмеяться. Мы извинились перед ней за доставленные неудобства и вернулись ко мне в палату. Обсудили те-кущие проблемы и расстались. Нового дела по инциденту «у танка» милиция в суд так и не передала. Хоть одним делом стало меньше. Это радовало. Потому что масса других жалоб, исков, претензий и разбирательств давила до невозможности. А выпускать из под контроля ничего нельзя. Чревато негативными последствиями. Поэтому и не хотел ложиться в больницу и в этот раз. Но коллеги по оппозиции настояли. Да и врач «напугал». Сказал, что черепно-мозговая травма привела к тому, что левый поджелудочек сердца (я, даже, не знаю, где он находится) стал плохо работать. Что, в свою очередь, привело к плохому функционированию сердечно-сосудистой системы. В связи с этим и наблюдаются боли в сердце, скачки давления и т.д. и т.п.
— Ясно, — сказал я, — стал инвалидом до конца жизни.
— Ну, что Вы. Нет, конечно. Но подлечится на ста-ционаре надо. А затем: раз в год обязательная диспансеризация. Если вы, конечно, дорожите своим здоровьем.
— Дорожить-то дорожу, но где время на это взять? Пока я здесь нахожусь, мое предприятие продол-жает все быстрее и быстрее разоряться.
И это было правдой. Вихрь политической борьбы оторвал меня от повседневного, рутинного труда на ос-новном моем рабочем месте — «Югснабсбыте». Я не успевал «перерабатывать» необходимую сотню сделок в месяц. Из которых, как правило, «срабатывали» одна-две, в лучшем случае. Но для того, чтобы «сработали» эти одна-две сделки — нужно «проработать» сотню.
И, к тому же, я ослабил контроль над контрактами, уже находящимися в работе. Это повлекло уже прямые потери и убытки. Так, например, предприятию «Котак» была перечислена, моим «Югснабсбытом», предоплата за два вагона металлического листа. А отгружен был только один вагон. Я использовал все возможные рычаги для возврата денег. Начиная от областного арбитражного суда, областной юстиции и заканчивая прокуратурой. Суд определил сумму задолженности «Котака» перед «Юг-снабсбытом» в 120000,00 (сто двадцать) тысяч грн. Приказал органам юстиции взыскать с ответчика указанную сумму в пользу моего предприятия. До этого мне удалось «выдавить» из директора «Котака» 20000,00 (двадцать тысяч) грн. Но на этом возврат денег и завершился. Хотя руководитель областной юстиции Шанина клятвенно заверила, что лично берет под контроль это дело. Но результат ее «контроля» — ноль рублей, ноль копеек. А единственный из исполнителей службы юстиции, который добросовестно попытался выполнить свой долг, кажется его фамилия Софиенко, был еще и наказан за свою добросовестность. А именно: ему удалось, через ГАИ, обнаружить зарегистрированный на фирму «Котак» КАМАЗ с прицепом. И он, как того требовал приказ суда, наложил арест на данный автотранспорт. О чем есть соответствующие документы. И что? Ни КАМАЗа, ни прице-па. Исчезли, испарились. А прокуратура отвечает на все запросы (в том числе и на запрос главного борца с мафией и коррупцией народного депутата Григория Омельченко), мол, нет состава преступления. Нет пред-мета для возбуждения уголовного дела. Хотя и младенцу ясно, что если, на имущество наложен арест, в пользу истца, а последний не получил с этого ни копейки, так как имущество исчезло, то очевиден факт воровства. Воровства наглого, беспардонного, даже, ничем не при-крытого. До того все власть имущие «оборзели» (изви-ните, что употребляю лексику нашего «гаранта»), что воруют в открытую, не стесняясь. И плевать им на ре-шения суда. Плевать на закон, который для них, дейст-вительно, «что дышло, куда повернул, туда и вышло». Но это отдельная большая история, о которой я упомянул только с целью показать, что всякая активность, вне поля основной работы, негативно отражается на ней. Закон сохранения материи и энергии. Если где-то что-то прибыло, то, значит, где-то что-то убыло. Если тратится время на политическую активность, значит, не хватит времени на основную работу. А, следовательно, убытки, убытки, убытки. Финал — разорение, банкротство. Если нет, конечно, возможности воровать. А это, как известно, уже прерогатива власть имущих, их близкого круга и прихлебателей. По данному конкретному случаю, который я упомянул, могу добавить, что изрядно «попор-тил кровь» своему должнику. Начиная с того, что его, прямо с рабочего места, забрали сотрудники СБУ к себе в контору, и заканчивая тем, что ему пришлось переезжать из офиса в офис, стараясь «оторваться» от ищеек — исполнителей юстиции. Его высказывания: «… я бывший спецназовец. И если вы будете на меня давить, то я вас всех перестреляю. Оружие у меня есть», — на меня не производили впечатления. Я продолжал действия по возврату оставшихся 100000,00 (ста тысяч) грн. Но политические баталии, которые описываю, ослабили мою хватку, как в буквальном, так и в переносном смысле. И он «выскользнул». Правда, весьма своеобразным образом. Когда мне последовало предложение — «дай 300 (триста) долларов и мы его посадим. Денег своих ты уже не увидишь, но, зато, получишь моральное удовлетворение», я уже имел перепроверенную информацию об объекте нашего разговора. И ответил.
— Моральное удовлетворение я уже получил. По моим сведениям, ответчик уже «помер». Вроде как, вы-валился из окна девятого этажа, или что-то в этом роде. Несмотря на то, что он непьющий и, как он сам говорил, «бывший спецназовец». Ви-дать, кто-то из его «ментовской крыши» решил рубануть концы. Нет человека — нет проблемы.
И сейчас, когда столько навалилось, я остерегался, что могут искусственно «повесить» на меня еще и это дело. То есть обвинить меня в его гибели. Я уже не говорю о потерянных (украденных у меня) деньгах, деньгах, за которые нужно «горбатиться» день и ночь до темных кругов перед глазами, которые зарабатываются потом и кровью. А если учесть, что незадолго до этого умер еще один мой должник, доктор Гацула, то мои вышеупомянутые опасения вполне оправданы. Доктор, мужчина, как говорил Карлсон, в самом расцвете сил, вдруг умер от сердечного приступа. Во всяком случае, мне такую причину смерти сообщили. И. опять же, как раз в разгар моих действий по возврату долга, часть которого, мне, все же, удалось вернуть. Но, слава Богу, никто не попытался «навесить» на меня еще и эти обвинения. Это хорошо. Но плохо то, что «финансы поют романсы». Пришлось продать свою иномарку «Мазда-626». Продать наборы посуды швейцарской фирмы «Цептер», продать свои золотые запасы, свою библиотеку и много чего еще. Это позволило какое-то время держаться на плаву и продолжать борьбу с режимом Кучмы.
Матвиенко, лидер нашего «СОБОРА», при моей по-вторной госпитализации уже не передавал триста гривен «на ліки», как это сделал в прошлый раз. Но, в оче-редной раз, помогли друзья, коллеги по бизнесу. Помогли кто деньгами, кто лекарствами, кто, чем мог.
Далі буде
